Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к
приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с
большим, с
большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Уезжая из Петербурга, Вронский оставил свою
большую квартиру на Морской
приятелю и любимому товарищу Петрицкому.
«Разумеется, не теперь, — думал Левин, — но когда-нибудь после». Левин,
больше чем прежде, чувствовал теперь, что в душе у него что-то неясно и нечисто и что в отношении к религии он находится в том же самом положении, которое он так ясно видел и не любил в других и за которое он упрекал
приятеля своего Свияжского.
Взобравшись узенькою деревянною лестницею наверх, в широкие сени, он встретил отворявшуюся со скрипом дверь и толстую старуху в пестрых ситцах, проговорившую: «Сюда пожалуйте!» В комнате попались всё старые
приятели, попадающиеся всякому в небольших деревянных трактирах, каких немало выстроено по дорогам, а именно: заиндевевший самовар, выскобленные гладко сосновые стены, трехугольный шкаф с чайниками и чашками в углу, фарфоровые вызолоченные яички пред образами, висевшие на голубых и красных ленточках, окотившаяся недавно кошка, зеркало, показывавшее вместо двух четыре глаза, а вместо лица какую-то лепешку; наконец натыканные пучками душистые травы и гвоздики у образов, высохшие до такой степени, что желавший понюхать их только чихал и
больше ничего.
— Как же, пошлем и за ним! — сказал председатель. — Все будет сделано, а чиновным вы никому не давайте ничего, об этом я вас прошу.
Приятели мои не должны платить. — Сказавши это, он тут же дал какое-то приказанье Ивану Антоновичу, как видно ему не понравившееся. Крепости произвели, кажется, хорошее действие на председателя, особливо когда он увидел, что всех покупок было почти на сто тысяч рублей. Несколько минут он смотрел в глаза Чичикову с выраженьем
большого удовольствия и наконец сказал...
— Стало быть, я с ним
приятель большой… коли знаю, — продолжал Раскольников, неотступно продолжая смотреть в ее лицо, точно уже был не в силах отвести глаз, — он Лизавету эту… убить не хотел… Он ее… убил нечаянно… Он старуху убить хотел… когда она была одна… и пришел… А тут вошла Лизавета… Он тут… и ее убил.
Когда перевозить туда мой будут дом,
Тогда под музыкой с
приятелями в нём,
Пируя за
большим столом,
На новоселье я поеду, как в карете».
Молодой слуга в ливрее ввел обоих
приятелей в
большую комнату, меблированную дурно, как все комнаты русских гостиниц, но уставленную цветами.
— Что я знаю о нем? Первый раз вижу, а он — косноязычен. Отец его — квакер,
приятель моего супруга, помогал духоборам устраиваться в Канаде. Лионель этот, — имя-то на цветок похоже, — тоже интересуется диссидентами, сектантами, книгу хочет писать. Я не очень люблю эдаких наблюдателей, соглядатаев. Да и неясно: что его
больше интересует — сектантство или золото? Вот в Сибирь поехал. По письмам он интереснее, чем в натуре.
Однажды, около полудня, шли по деревянным тротуарам на Выборгской стороне два господина; сзади их тихо ехала коляска. Один из них был Штольц, другой — его
приятель, литератор, полный, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами. Они поравнялись с церковью; обедня кончилась, и народ повалил на улицу; впереди всех нищие. Коллекция их была
большая и разнообразная.
Движения его были смелы и размашисты; говорил он громко, бойко и почти всегда сердито; если слушать в некотором отдалении, точно будто три пустые телеги едут по мосту. Никогда не стеснялся он ничьим присутствием и в карман за словом не ходил и вообще постоянно был груб в обращении со всеми, не исключая и
приятелей, как будто давал чувствовать, что, заговаривая с человеком, даже обедая или ужиная у него, он делает ему
большую честь.
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с
приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы с Миной: платил ей
больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, — на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из города на дачу, с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…
В промежутках он ходил на охоту, удил рыбу, с удовольствием посещал холостых соседей, принимал иногда у себя и любил изредка покутить, то есть заложить несколько троек,
большею частию горячих лошадей, понестись с ватагой
приятелей верст за сорок, к дальнему соседу, и там пропировать суток трое, а потом с ними вернуться к себе или поехать в город, возмутить тишину сонного города такой громадной пирушкой, что дрогнет все в городе, потом пропасть месяца на три у себя, так что о нем ни слуху ни духу.
— А
приятелям я
большие суммы даю.
От этого сегодня вы обедаете в обществе двадцати человек, невольно заводите знакомство, иногда успеет зародиться, в течение нескольких дней, симпатия; каждый день вы с
большим удовольствием спешите свидеться, за столом или в общей прогулке, с новым и неожиданным
приятелем.
Баба ездил почти постоянно и всякий раз привозил с собой какого-нибудь нового баниоса, вероятно
приятеля, желавшего посмотреть
большое судно, четырехаршинные пушки, ядра, с человеческую голову величиной, послушать музыку и посмотреть ученье, военные тревоги, беганье по вантам и маневры с парусами.
Он скрылся опять, а мы пошли по сводам и галереям монастыря. В галереях везде плохая живопись на стенах: изображения святых и портреты испанских епископов, живших и умерших в Маниле. В церковных преддвериях видны
большие картины какой-то старой живописи. «Откуда эта живопись здесь?» — спросил я, показывая на картину, изображающую обращение Св. Павла. Ни епископ, ни наш
приятель, молодой миссионер, не знали: они были только гости здесь.
И от этого у него всегда были грустные глаза. И от этого, увидав Нехлюдова, которого он знал тогда, когда все эти лжи еще не установились в нем, он вспомнил себя таким, каким он был тогда; и в особенности после того как он поторопился намекнуть ему на свое религиозное воззрение, он
больше чем когда-нибудь почувствовал всё это «не то», и ему стало мучительно грустно. Это же самое — после первого впечатления радости увидать старого
приятеля — почувствовал и Нехлюдов.
Имение свое Тихон Иванович завещал, как и следовало ожидать, своему почтеннейшему благодетелю и великодушному покровителю, «Пантелею Еремеичу Чертопханову»; но почтеннейшему благодетелю оно
большой пользы не принесло, ибо вскорости было продано с публичного торга — частью для того, чтобы покрыть издержки надгробного монумента, статуи, которую Чертопханов (а в нем, видно, отозвалась отцовская жилка!) вздумал воздвигнуть над прахом своего
приятеля.
— Друг мой, ты говоришь совершенную правду о том, что честно и бесчестно. Но только я не знаю, к чему ты говоришь ее, и не понимаю, какое отношение может она иметь ко мне. Я ровно ничего тебе не говорил ни о каком намерении рисковать спокойствием жизни, чьей бы то ни было, ни о чем подобном. Ты фантазируешь, и
больше ничего. Я прошу тебя, своего
приятеля, не забывать меня, потому что мне, как твоему
приятелю, приятно проводить время с тобою, — только. Исполнишь ты мою приятельскую просьбу?
И действительно, он исполнил его удачно: не выдал своего намерения ни одним недомолвленным или перемолвленным словом, ни одним взглядом; по-прежнему он был свободен и шутлив с Верою Павловною, по-прежнему было видно, что ему приятно в ее обществе; только стали встречаться разные помехи ему бывать у Лопуховых так часто, как прежде, оставаться у них целый вечер, как прежде, да как-то выходило, что чаще прежнего Лопухов хватал его за руку, а то и за лацкан сюртука со словами: «нет, дружище, ты от этого спора не уйдешь так вот сейчас» — так что все
большую и
большую долю времени, проводимого у Лопуховых, Кирсанову приводилось просиживать у дивана
приятеля.
—
Больше, чем знаю, мы с ним
приятели. Если вы не имеете ничего против, я его приглашу.
Матвей, о котором я еще буду говорить впоследствии, был
больше, нежели слуга: он был моим
приятелем, меньшим братом. Московский мещанин, отданный Зонненбергу, с которым мы тоже познакомимся, на изучение переплетного искусства, в котором, впрочем, Зонненберг не был особенно сведущ, он перешел ко мне.
После моего возвращения бог посетил меня
большими несчастьями, только я ни от кого участия не видала; были два-три старых
приятеля, те, точно, и остались.
С неделю он слоняется по Москве, проводя где день, где ночь, и так как у него достаточно
приятелей, то наконец ему удается приютиться в одной из
больших мастерских, где кишмя кишит целая масса мастеровых.
Был такой с основания конки начальник станции у Страстной площади, Михаил Львович, записной нюхарь. У него всегда
большой запас табаку, причем приятель-заводчик из Ярославля ящиками в подарок присылал. При остановке к нему кучера бегут: кто с берестяной табакеркой, кто с жестянкой из-под ваксы.
Мой
приятель выслушал мой рассказ не только без смеха, но с
большим и серьезным вниманием.
Сблизившись с Верой Алексеевной, я, по ее указанию, обратился к отставному полковнику Тимофею Федоровичу Вязовкину, дальнему родственнику и
большому, в свое время,
приятелю с господином Павлищевым.
Одним из представителей этого среднего рода людей был в этот вечер один техник, полковник, серьезный человек, весьма близкий
приятель князю Щ., и им же введенный к Епанчиным, человек, впрочем, в обществе молчаливый и носивший на
большом указательном пальце правой руки
большой и видный перстень, по всей вероятности, пожалованный.
Но он, Лебедев, духом не упал и советовался с одним тонким юристом, почтенным старичком,
большим ему
приятелем и почти благодетелем; тот заключил, что это дело совершенно возможное, лишь бы были свидетели компетентные умственного расстройства и совершенного помешательства, да при этом, главное, покровительство высоких особ.
— Э! полноте, Белоярцев! Повторяю, что мне нет никакого дела до того, что с вами произошел какой-то кур-кен-переверкен. Если между нами есть, как вы их называете, недоразумения, так тут ни при чем ваши отрицания. Мой
приятель Лобачевский несравненно
больший отрицатель, чем все вы; он даже вон отрицает вас самих со всеми вашими хлопотами и всего ждет только от выработки вещества человеческого мозга, но между нами нет же подобных недоразумений. Мы не мешаем друг другу. Какие там особенные принципы!..
Перед Вихровым в это время стоял старик с седой бородой, в коротенькой черной поддевке и в солдатских, с высокими голенищами, сапогах. Это был Симонов. Вихров, как тогда посылали его на службу, сейчас же распорядился, чтобы отыскали Симонова, которого он сделал потом управляющим над всем своим имением. Теперь он, по крайней мере, с полчаса разговаривал с своим старым
приятелем, и все их объяснение
больше состояло в том, что они говорили друг другу нежности.
— Еще
больше, кажется; но, по крайней мере, я рада тому, что он соберет к себе разных дряней
приятелей, играет, пьет с ними на своей половине, и не адресуется уж ко мне ни с разговорами, ни с нежностями.
— Выпьем и потолкуем! — согласился Вихров; он последнее время все чаще и чаще стал предаваться этого рода развлечению с
приятелями. Те делали это
больше по привычке, а он — с горя, в котором
большую роль играла печаль об Фатеевой, а еще и
больше того то, что из Петербурга не было никакого известия об его произведениях.
Приятель мой начал ходить
большими шагами по комнате, и лицо его действительно приняло какое-то болезненно-довольное выражение.
Срывки нынче по службе тоже пошли выпадать все маленькие, ничтожные, а потому карточная игра посерьезнее совершенно прекратилась: только и осталось одно развлечение, что придет иногда заседатель уездного суда к непременному члену,
большому своему
приятелю, поздоровается с ним… и оба зевнут.
Дом Синельниковых стал часто посещаться юнкерами. Один приводил и представлял своего
приятеля, который в свою очередь тащил третьего. К барышням приходили гимназические подруги и какие-то дальние московские кузины, все хорошенькие, страстные танцорки, шумные, задорные пересмешницы, бойкие на язык, с блестящими глазами, хохотушки. Эти субботние непринужденные вечера пользовались
большим успехом.
Тем не менее в одно из ближайших воскресений он пошел на Плющиху и с колотящимся сердцем взобрался на голубятню, на чердачный этаж старого деревянного московского дома. Надевши на нос
большие очки, скрепленные на сломанной пережабинке куском сургуча, Миртов охотно и внимательно прочитал произведение своего молодого
приятеля. Читал он вслух и, по старой привычке, немного нараспев, что придавало сюите важный, глубокий и красиво-печальный характер.
Мы ведь с ним
большие были
приятели, да после из глупости немножко повздорили; но все-таки я вам откровенно скажу, ваш муж не по вас.
В биллиардной застали обычную компанию. Передонов показал
приятелям письмо. Оно произвело
большое впечатление. Все доверчиво осматривали его. Рутилов бледнел и, бормоча что-то, брызгался слюною.
Там также живет один мой близкий
приятель, человек с
большим талантом; я уверен, что вы с ним сойдетесь.
А тут еще новые дружки да
приятели, им надо тоже
большое спасибо сказать.
— Жил
больше по фабрикам…
больше в Серпухове… там есть у меня
приятель фабрикант… у него
больше пробавлялся, — отвечал без запинки Захар.
Само собою разумеется, что Гришка, истратив
большую половину своего наследства на угощение
приятелей, щедро, чересчур даже щедро отблагодарил их за редкие стаканы вина, которыми угощали они его от времени до времени.
У меня вот в Серпухове есть знакомый один хозяин, фабрику содержит и капитал
большой имеет: туда и пойду… потому как он есть мне
приятель, и житье, примерно, вальяжное, первый сорт.
Выше Петрухи и сзади него сидел штукатур — подрядчик Силачев, — мужик
большой, с длинными руками и маленьким, — сердитым лицом,
приятель Филимонова, всегда игравший с ним в шашки.
Приятелей у Крошечкина было множество, но, во-первых, все это были люди необыкновенно глубокие, а потому"как следует писать об этом предмете, братец, времени нет, а коротенько писать — не стоит руки марать"; а во-вторых, все они проводили время по
большей части в"Британии"и потому не всегда бывали трезвы.
— Ну, ступай! Ты смеешься, Сурской. Я и сам знаю, что смешно: да что ж делать? Ведь надобно ж чем-нибудь похвастаться. У соседа Буркина конный завод не хуже моего; у княгини Зориной оранжереи
больше моих; а есть ли у кого больница? Ну-тка,
приятель, скажи? К тому ж это и в моде… нет, не в моде…
— А реляции-то [донесения.] на что, мой друг? Дерись почаще так, как ты дрался сегодня поутру, так невеста твоя из каждых газет узнает, что ты жив. Это, мой друг, одна переписка, которую теперь мы можем вести с нашими
приятелями. А впрочем, если она будет думать, что тебя убили, так и это не беда;
больше обрадуется и крепче обнимет, когда увидит тебя живого.
На безденежное место тоже
больше стараются упрятать человека маленького, смирного, не горлопана; ну, а где деньгами пахнет, так там, извините, каждый ладит или сам сесть, а коли сам сесть не хочет, так посадит друга и
приятеля, — а не то, чтобы думали: каков есть внутри себя человек.